Шестеро
Наваждение
Музыкальная лошадь
Любовь
Иппотерапия
Мальчишки
Новый год
Словарь
к Лошадиным историям
Детишки
(детишка, детишку и
т.п.) - дети, посещавшие конюшню для занятий верховой ездой. К ним
приравнивались и взрослые, приходившие заниматься (взрослая детишка).
Занятия были бесплатные, но детишкам вменялась работа по конюшне.
Сотрудники
- лица, работающие в конюшне и получающие за это зарплату. Детишка,
устраивающаяся на работу в конюшню, автоматически переводилась в
сотрудники.
Гаражная конюшня
-
помещение, предназначенное для гаража, перестроенная в конюшню (позднее
в конюшню так же превратили манеж и часть сеновала), находилась в
стороне от основной конюшни, возле загонов.
Кормокухня
- место, где стояли бочки для запаривания овса, железная бочка для воды,
раковина и электроплита, а так же хранились ведра и прочая утварь для
кормления лошадей.
Недоуздок
- приспособление из кожаных ремешков, надевающееся на голову лошади.
если встретите непонятные
слова - пишите, внесу их в Словарь :)
Их
привезли поздно вечером. Мы уже давно закончили кормежку,
полечили мелкие лошадиные болячки, поужинали и сидели в
курилке, обсуждая прошедший день. Громкий звонок вызвал ощущение обреченности: прощай теплая
постелька. Выгружали при свете фар. Коневозка оказалась такая большая,
что не смогла проехать во двор. Они прибыли из Казахстана. С
того самого конезавода, где текинцев табунами сдавали на
мясокомбинат. Да, тяжело им далась дорога. Лошадки выглядели
ужасно. Ни за что не угадаешь в этих тощих, косматых,
нелепых и грязных животных гордых представителей самой
красивой и древней породы лошадей… Мы вываживали их по двору, а шеф сверял бумаги. Называл
клички, очень непривычные для нашего слуха: Мумме, Гульсара,
Айгуль… почти все двухлетки, дикие лошадки, выловленные в
табуне, почти не видевшие в своей жизни людей. В конюшне встрепенулись сонные обитальцы. Свет, шум – что
случилось? Так и слышится в нервном всхрапывании и тихом
ржании: – Что такое? Поспать не дают! – Новеньких привезли. – Где? Где? Дайте посмотреть! – Мама, мама, что там? – Тихо вы! Разгалделись! Сейчас, погодите немножко. Отведем новичков в карантинную
конюшню – и снова будет тихо. «А нервные лошадки», - думала
я, заводя первую. Похоже, и правда впервые в конюшне.
Карантинная конюшня – моя территория. Темная и душная, мы
старались не держать там новичков подолгу. Но эти, похоже,
тут задержатся. Никогда еще я не видела лошадей в таком
ужасном состоянии. Народ пошел покурить, а я осталась
рассмотреть поближе своих подопечных. Все тощие… не просто
тощие, а буквально скелеты, туго обтянутые кожей… о, у этой
лишай… вши… судя по раздутым бокам, у всех в брюшках полно
паразитов… ну да, кашель… разбитые ноги – маленький, как же
ты так? Да не шарахайся ты от меня, дай посмотреть… нет,
бесполезно… надо подождать подмоги. А вот с этой что-то
совсем не так. Не просто усталая – изможденная. Ноги
вздрагивают, кобыла покачивается – вот-вот упадет, голова
низко опущена, на губах пена – красная пена! Господи, да что
же это такое?
Айгуль
Это
одна из самых печальных историй за мою конюшенную жизнь. Единственная в компании новичков взрослая кобыла – 10 лет,
жеребая. Кажется, соловой масти, но точно не понять – уж
очень она грязная. Айгуль – значит лунный цветок. Красивые
имена дают лошадям на Востоке. Таня, наш ветеринар, светит лошади в рот фонариком, пытаясь
разглядеть источник кровотечения. Я обмыла кобыле морду,
взяв ее за язык, чтобы она не закрыла рот, обмываю ей неба.
Наверху – сгусток крови. Большой. Никак не смывается. Стоп.
Это не сгусток – это пиявка. Здоровая пиявка впилась в
верхнее небо, несчастная лошадка постоянно теребила ее языком,
стараясь избавиться,… бедная, она же не могла ни есть, ни
пить – вот откуда эти ямы над глазами – у нее же
обезвоживание… Эх, шеф… ты же опытный коневод, как же ты упустил? На второй
день пути напоили лошадей из колодца, и с тех пор не
удосужились посмотреть, почему кобыла не пьет и не ест! Спирт, пинцет… все, нет пиявки. Хлорид кальция – чтобы кровь
быстрее сворачиваться начала. Глюкозы и витаминчиков.
Да,
лошадка, мало воды. Нельзя сразу много. Утром напьешься от
пуза. Первый раз вижу, как лошадь мгновенно засыпает.
2
часа ночи. Новобранцы поели и отдыхают. Идем и мы отдыхать.
Но долго еще сидим в курилке. Я здесь недавно, а Марина с
Леной уже лет по 10, лошадей всяких повидали – и
покалеченных в спорте, и с мясокомбината, но и они в шоке.
Нам и в голову не приходило, что можно до такого состояния
довести благородных животных. Марина взяла у шефа копии
бумаг. Читает родословные. Ух, какие имена… Оказывается, у
нас есть родственница Айгуль. Что ж, это хорошая новость.
Значит, эта тощая корова при хорошем уходе превратится в
стройную газель. Люблю приводить лошадей в порядок. У меня
уже руки чешутся ими заняться. И задачка на этот раз
непростая: лошадки дикие, ни к сбруе, ни к уходу не
приучены.
Утром спешу в карантинную. Эй, Айгуль, тебе первой
водичка….. Айгуль лежит… на боку… еще не остыла…. Ну как же так? Почему? Ведь она доехала через муки и боль,
ей сразу стало лучше после удаления пиявки – ПОЧЕМУ? Я сижу на коленях, глажу тощую шею и не могу сдержать слез.
Я ничего не могу сделать. Удивительное животное, способное
пить раз в несколько дней и питаться верблюжьей колючкой,
лежит передо мной мертвое из-за маленькой пиявки… Айгуль, Лунный цветок…. Не суждено тебе стать золотистой
красавицей, не родить своего жеребенка, не узнать заботы и
ласки. Я НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ! Почему же мне так стыдно за
всех, кто взял на себя ответственность за твою жизнь и
заставил так мучительно умирать?
В
конюшню вошла Марина. Поплакали вместе. Легче не стало.
Гульсара.
Ну и
нескладное животное! Ноги такие тонкие и длинные – такое
ощущение, что она в них сейчас запутается! А шея – стрела от
подъемного крана! Угловатая, неуклюжая – смешная. А уж
пугливая – ну просто истеричка. Ничего, все вы поначалу
пугливые. Гульсара – значит девушка-цветок. Вороная, с большой белой
звездочкой на лбу в форме ромба, на ногах – белые носочки.
– Это же сахар, лошадка! Это вкусно, чесслово! Ладно, не
буду я тебя трогать. Успокойся, кончай метаться. Все, я
выхожу! Ну, угомонись, давай просто поболтаем тихонько. Да, ну и истеричка. От одного моего голоса на стенку
прыгает. Как же с ней быть? – Ну не хочешь говорить – не надо. Я попозже зайду. Вот,
смотри, сахар тебе оставлю в кормушке.
1990
год. Сахар по талонам – 2 кг в месяц на человека. Хлеб –
одна буханка в руки. Морковка – отстой в овощном длиннющую
очередь, когда привезут. Но всегда наши карманы были набиты
кусочками сахара, сухариками и морковкой. Сами могли пить
несладкий чай, но лошадок без лакомства не оставляли. Но я
не представляла, что в сахаре такая сила! Когда вечером того же дня я зашла к Гульсаре в денник, она
бросилась ко мне и бесцеремонно полезла мордой в карман! Вот
это – да! Ты же меня боишься! – А если я тебя поглажу? – Пожалуйста! – А щеткой вот так почищу? – Да сколько угодно – только сахару дай! – А недоуздок можно тебе на морду надеть? – Да хоть хомут надевай – сахару, сахару давай! Вот такое простое чудо. Лошадь стала ручной за один день.
Эх, где бы сахару еще раздобыть?...
Гера
Невысокая светло-гнедая кобыла, единственная из новичков,
кто не проявил никакого беспокойства при общении с людьми.
Денник, застеленный толстым слоем опилок, ей очень
понравился. Она валялась с таким удовольствием, что хотелось
к ней присоединиться. От чистки она просто откровенно
тащилась. А уж аппетит – слон позавидует. Было что-то
трогательное в большущих глазах на всклокоченной морде.
Тощая, с тусклой шерстью, выпирающими локтями и маклоками.
Торчащий хребет напоминает динозавра. Прямо такая
непарнокопытная корова. Но ласковая и совершенно беззлобная. Такое дружелюбное животное вызывает большую симпатию. Мимо
нее нельзя было пройти просто так. Обязательно почешешь лоб
или просто скажешь что-нибудь ласково.
И
вот однажды вечером случилось что-то странное. Мы с Мариной вдвоем кормили лошадей. Я таскала ведра с
водой, она следом раздавала овес. Наваливая Гере полную
кормушку овса, Марина ласково сказала ей: – Кушай, лошадка, отъедайся поскорее! Станешь большая и
толстая – отправим тебя на мясокомбинат! Марина пошла дальше, а Гера перестала есть…
Прошла неделя. Лошадка стала чистенькой и здоровой, ее
перевели в основную конюшню. Но она по-прежнему почти не
ела. Буквально щепотку овса съедала, остальное я каждый раз
перед кормежкой выгребала из кормушки. – Да что же это такое? Тебе же поправляться надо, а ты
голодаешь! Ну что это – щетка за ребра зацепляется! Давай
другой бок. Кобыла повернулась другим боком. Она что, понимает речь?
Бред какой-то… – Лошадь, ты не можешь меня понимать, ты в Казахстане
выросла, там русских конюхов нет! И вообще, вы, лошади,
только на интонацию реагируете. Гера повернула ко мне морду… такая снисходительность во
взгляде… тяжелый вздох – наверно оттого, что лошади не умеют
говорить.
У
нас на кухне чайник со свистком и с норовом. Как только
закипает – издает предупреждающий свист и выплевывает
свисток. В обед нас собирается много – и утренняя смена, и вечерняя.
Гоче – единственному мужчине в нашем коллективе (шеф – не в
счет, он – шеф) – всегда остается место за столом около
плиты. И чайник, закипая, посылает свисток ему в спину, по
словам Гочи – весьма чувствительно. Но сегодня, ставя чайник
на плиту, я вспомнила об этом и развернула чайник носиком к
выходу с кухни. Мы обедаем, я рассказываю про Геру,
высказываю теорию, что она восприняла всерьез фразу о
мясокомбинате. Теория вызывает дискуссию, которая вдруг
прерывается свистом чайника. Гоча срывается со своего места
и прыгает к двери. Чайник выстреливает, и свисток настигает
Гочу в дверях. Мы больше не можем обедать. Самые стойкие удержались на
стульях, остальные корчатся от хохота на полу.
Мы
вообще веселая компания. Мне вспомнилось, как однажды с нами
ужинала родственница шефа – иностранка, мы общались с ней
по-английски. Она не могла понять, почему мы за ужином все
время хохочем. Я полистала словарик и объяснила ей, что мы
так устаем за день, что вечером у нас съезжает крыша, и мы
начинаем тормозить…. Иностранка так и не поняла…
Когда мы пришли в себя от хохота, попили-таки чаю и
отправились в курилку, тема Геры вернулась. Чтобы разрешить
возникший спор о способности лошадей понимать речь, мы всей
толпой спустились в конюшню и ввалились в денник к Гере.
Стали ласкать ее и всячески уверять, что мы ее очень любим,
никому никогда не отдадим, что она у нас будет красавицей,
нарожает нам кучу жеребят и вообще все здорово. Гера окинула нас недоверчивым взглядом, покивала головой…. И
пошла к кормушке! И стала есть!
Недели через две я ушла в отпуск. Когда вернулась, детишки
ставили табун, Марина стояла у ворот и говорила детям, какую
лошадь куда вести. Я встала понаблюдать рядом с ней. Провели
симпатичную молодую кобылку – золотисто-гнедую, такую
ладненькую, гладкую, бархатная шкурка блестит, спинка
круглая, гладкая. – Что, привозили еще лошадей? – спрашиваю я Марину. – Нет, последние при тебе были. – А это кто? – указываю на удаляющуюся кобылку. – Так это ж Гера твоя – неужели не узнала?
Мумме
Изабелловая масть бывает только у ахалтекинцев. Кремовая,
почти белая. Красивая, но уж очень легко пачкается. А Мумме
такая грязная – тут за один день не очистишь. Похоже,
лошадей держали в сырых загонах. И кормили с земли. Ноги по
колено покрыты толстым слоем присохшей грязи, морда
облеплена грязью целиком, на челке и ушах висят комки…
ничего, справимся, правда, Мумия? Не знаю я, что значит
Мумме. А имя Мумия этой белой тощей кобыле очень подходит. Не верится мне, что не знала ты человеческой руки. Еще как
знала. Грубую и жестокую. Иначе не поджимала бы сейчас зад и
не потела бы от страха. Больше часа я просидела на корточках в углу денника, тихо
разговаривая с лошадью. Потихоньку она перестала дрожать и
даже стала немного проявлять любопытство. Пора. Я встала и
подошла к ней. Ну да, конечно, это очень страшно, прямо на
стенку сейчас запрыгнешь. Лошадь мечется от страха, но раз
она не проявляла агрессивности до сих пор, я не боюсь, что
она станет защищаться. Кладу руку ей на плечо и тихо с ней
разговариваю. Ну вот, все спокойно. Поглаживаю плечо, и
ощущаю под шерстью маленькие бугорки. Раздвигаю шерсть и
вижу клеща. Маленький, какой-то зеленый. И таких бугорков
много. Я сходила за пинцетом и баночкой с вазелином (клеща не
так-то просто раздавить, а в вазелине он далеко не убежит).
Когда снова вошла в денник, Мумме шарахнулась и привычно
присела, но я решительно подошла к ней и погладила по плечу,
лошадь расслабилась, но оставалась начеку, готовая
шарахнуться от меня в любой момент. Клещи удивительно легко выдергивались. Постепенно я удалила
всех, что смогла найти на плече и шее с одной стороны (с
другой она так и не позволила к себе приблизиться), больше
30 штук. Подошло время кормежки и я оставила Мумию в покое.
Ветеренарша не смогла распознать клещиков и увезла их с
собой в Москву. А еще она развела какое-то вонючее лекарство
и посоветовала обработать им кобылу, предварительно удалив
клещей. Интересно, как у меня получится обработать кобылу,
которая с трудом подпускает меня погладить одно плечо…
Но
это оказалось удивительно просто! Когда перед вечерней
кормежкой я зашла проведать Мумию, она спокойно позволила к
себе подойти, более того, стала тереться о меня ушами и
подставлять шею с другой стороны! Видимо, клещики доставляют
ей большие неудобства, и кобыла сумела сопоставить изменение
ощущений с одной стороны шеи с моим присутствием. Два дня понадобилось мне, чтобы удалить с кобылы всех
клещей. Вся шея, уши, плечи, живот, внутренние поверхности
ног и даже вымя были покрыты множеством зловредных
насекомых. Мумия за это время стала совсем ручной, полюбила
чистку, привыкла к надеванию недоуздка и привязалась ко мне.
Но все равно оставалась очень пугливой – видимо, просто
характер такой. Даже став взрослой и родив несколько
жеребят, она шарахалась от любого резкого движения или
звука. И еще одна особенность: только мне она позволяла
проводить с собой какие-либо манипуляции – будь то лечение,
прививки или обрезка копыт.
Абрай
Темно-рыжая, почти бурая кобыла. Рослая, дикая и
агрессивная. Стерва. Не помогли ни лакомства ни ласка. Абрай
к себе не подпускала ни в какую. Началось наше с ней
противостояние. Прошло больше недели, а я не продвинулась ни
на шаг к улучшению отношений с этой лошадью. Я лично кормила
ее, но когда заходила к ней в денник, она норовила укусить
или лягнуть. Даже поставить ей ведро с водой было большой
проблемой, а чтобы забрать его, приходилось звать
помощников. Я все-таки пыталась каждый день заходить к ней
пообщаться, но она оставалась неумолимой и я не
представляла, что мне делать.
Мне
нравилось вести прокат. И детям нравилось, когда с ними
занималась я. Это до сих пор осталось для меня загадкой,
ведь я наказывала их за малейшую провинность, за любое
нарушение техники безопасности безжалостно лишала проката, а
во время тренировки ни на минуту не давала им расслабиться,
и при этом совершенно не стеснялась в выражениях, в то время
как мои коллеги, занимаясь с детьми, спокойно курили или
болтали на краю круга, давая за занятие лишь несколько
дежурных команд. Но дети, приходя в конюшню, с надеждой
спрашивали меня: «Сегодня Вы будете вести прокат?» Вообще-то большинство детишек, ходивших в конюшню –
замечательные, обожающие лошадей и порой даже трудолюбивые и
внимательные создания. Слабаки отсевались после первых же
занятий. Мальчишки почему-то были редкостью в этой компании.
А девчонки так трогательно привязывались к лошадкам, имели
своих любимцев, лелеяли их и баловали. Я старалась побольше
рассказывать им об их лошадках, мне было с ними интересно. Но бывали детишки совсем другого рода. Этот опрятный мальчик
приехал с папой на дорогой машине. Шеф велел покатать
мальчика, дать ему лошадку получше и т.д., а сам удалился с
его отцом в свои апартаменты. До чего же мерзкий оказался
ребенок. Лет 8-9, наглый задиристый, сразу настроил против
себя остальных детей. С лошадьми груб, меня вообще не
слушал, постоянно огрызался и хамил, на мои замечания
отвечал, что мне платят деньги и я ему что-то должна. Если
бы не его папаша, он бы у меня сразу ушел домой, а так мне
пришлось стиснуть зубы и терпеть. Самое неприятное было, что
я отвечала за его безопасность, а он так и напрашивался на
неприятности. И вот мы ставим табун, а он стоит в проходе, в
непосредственной близости от копыт проходящих мимо лошадей,
и размахивает стеком. Проходя мимо, я попросила его не
пугать лошадей и отойти в сторонку. Когда я проводила мимо
него следующую лошадь, он стоял чуть ли не посреди прохода и
постукивал стеком по своему сапогу, вызывающе на меня глядя.
Он меня достал. - Уйди отсюда, а то пинка сейчас получишь! - Не получу! Пройдя мимо я услышала сзади шум и крики. Молодая кобылка,
которую вела под уздцы новенькая девочка, шарахнулась от
стека негодного мальчишки и сбила с ног девочку, которая
вела следом другую лошадь, которая, в свою очередь,
испугалась, вырвалась у ребенка из рук и убежала. Я быстро
поставила в денник свою лошадь, вернулась и отловила
беглянку. Слава богу, девочки не пострадали. Я достала из
решетки в стене свой рабочий стек, схватила наглого пацана
за руку и обработала его задницу серией хорошо поставленных
ударов. Ой, как он заорал! Еще бы, это тебе не мама
ладошкой, ты домой бочком поедешь в своем лимузине! Вопящий
засранец умчался к папочке, а девчонки смотрели на меня с
восторгом. Разумеется, через пару минут на балкон вышел шеф
и пригласил меня к себе. Как обычно, не разобравшись в чем
дело, шеф стал орать на меня прямо при пацане и его отце.
Итальянец – что с него взять. Когда вопли иссякли, я
рассказала, как было дело. Глупый мальчишка смотрел на меня
с торжеством, и оказался совершенно не готов к затрещине,
которую отвесил ему папаша.
Инцидент был исчерпан. Но я все же была на взводе, когда шла
в карантинную конюшню, чтобы выпустить новичков погулять в
маленьком загоне. Адреналин так и бурлил в венах, когда я
зашла в первый денник, надела лошади на морду недоуздок и
повела ее на улицу. Только отпустив ее в загоне, я поняла,
что вывела Абрай. Я проделала все на автомате, а лошадь,
обалдев от моего грозного вида, не рискнула хамить. - Так вот как с тобой надо, лошадка? – мне сразу стало
весело. Я стояла у ворот загона и смотрела, как Абрай
бегает, взбрыкивая, вдоль забора. Надо попросить шефа, чтобы
привозил еще своих гостей.
Лейла
Лейла – значит ночь. Маленькая горбоносая кобылка, вороная в
седине. Это у нее были разбиты ноги. Оказывается, она ужасно
боялась подойти к коневозке, и чтобы загнать ее туда, ей
надели на голову мешок. Обезумевшая от страха лошадь
ломанулась в сторону и врезалась в дощатую ограду, ободрав
передние ноги. В коневозке ее пытались полечить, но она чуть
не повесилась на недоуздке, когда услышала звук распылителя.
За время пути раны воспалились, а Лейла никого не подпускала
к себе. Выбора не было: раны надо обработать, лошадь для
этого надо зафиксировать. Пришли к ней всей толпой, она
попыталась перепрыгнуть через нас, но денник оказался
тесноват для этого, Гоча в полете ухватился за ее шею и
умелым движением надел закрутку на верхнюю губу. Это,
наверно, очень больно. Даже самых буйных закрутка усмиряет,
усмирила и Лейлу. Раны успели загноиться и лечить пришлось
долго. Наложенные на ноги повязки с мазью наверняка избавили
ее от боли, но кобыла оказалась глупой. Обычно лошади
понимают, что их лечат. Стоит избавить лошадку от боли, и со
следующей болячкой она чуть ли не сама прибежит. Но не
Лейла. Каждый день для перевязки нам приходилось ловить ее и
надевать на губу закрутку. И хотя само лечение было
безболезненным, ей каждый раз приходилось терпеть дикую
боль. Бывают лошади поразительно умные, бывают - глупые, а бывают
- безнадежно глупые. Как и люди, наверно. Единственное, что я смогла сделать – это заставить ее меня
бояться. Только нагоняя на нее страх, я чистила и обтягивала
ее. В итоге стало возможно спокойно надевать на нее
недоуздок, водить в поводу и даже почистить на привязи. То ли мне не хватило опыта и любви, то ли Лейла оказалась
непробиваемо тупа, но я так и не нашла с ней общего языка.
Никто не нашел. И что печально, тупость свою она умудрялась
передавать по наследству.
к содержанию
Когда
я увлеклась лошадьми, я столкнулась с проблемой, касающейся
многих увлеченных подростков – одиночество среди
сверстников. Я могла думать и говорить только о лошадях, это
веселило моих одноклассников, но мне абсолютно не с кем было
поделиться впечатлениями. Но мне повезло: моя соседка по
парте – Оля – тоже была подростком увлеченным. Недавно она
переболела Битлами и Майклом Джексоном, а сейчас фанатела от
мюзикла «Иисус Христос суперзвезда». Она знала его наизусть,
постоянно напевала, исписывала отрывками парту и говорить
могла только об «JC». Мы с Олей нашли друг в друге
благодарных собеседников! Я рассказывала ей о лошадях, она
мне напевала отрывки из мюзикла. Мы прекрасно друг с другом
ладили. Одноклассников наш стиль общения здорово развлекал,
и стоило мне в разговоре с кем-либо заикнуться о лошадях,
как меня тут же посылали к Оле.
И вот однажды, когда
звонок на урок уже прозвенел, а учительница еще не вошла в
класс, Оля как обычно напевала своего «JC» и я в порыве
восторга сообщила ей: «Оль, Мадонна ожеребилась!» Какое-то
время Оля непонимающе смотрела на меня (видимо, уж очень
сильно моя новость контрастировала с Иисусом Христом), потом
в приступе беззвучного смеха начала сползать под парту. Тут
вошла учительница, все встали, сели, и уставились на Олю,
корчащуюся от смеха под партой. -- Оля, ну что это такое? – спросила Лидия Гавриловна (Оля
была отличницей, и к любым ее выходкам учителя относились
снисходительно). А класс уже начал веселиться. Ленка, сидящая перед нами,
эдакая веселая язва, тут же начала подливать масла в огонь: -- Девушка, как Вы себя ведете! Скромнее надо быть! Держите
себя в руках! Лидок, ну хоть ты держи ее в руках, раз она сама не
может! И тут учительница совершила ошибку: -- Ну что смешного, Оля, скажи нам, может, мы вместе
посмеемся. -- Мадонна… ожеребилась! – с трудом выговорила Оля сквозь
смех. Класс взорвался. Народ оценил казус и веселился от души.
Одна учительница ничего не поняла, а урок укоротился минут
на 10. После звонка, когда все выходили из класса, Лидия Гавриловна
остановила меня. -- Что, Мадонна опять ожеребилась втихаря? Вот тут я была шокирована. Да, Мадонна опять ожеребилась
втихаря, но откуда может что-то знать пожилая нудная
учительница математики? Довольная произведенным эффектом,
она вышла из класса.
2 года спустя…
Мадонна опять ожеребилась
втихаря. Еще ни разу не удалось застать ее за этим занятием,
хотя мы очень старались. Я дежурила всю ночь, но она
ожеребилась, когда мы завтракали и курили после утренней
кормежки. Одно утешает: она всегда прекрасно справляется
сама. Мадонна - заботливая мамка, ее маленький мохнатый
отпрыск, похожий на поняшку, уже сухой, оторвался от вымени
и плюхнулся на опилки, мамка облизала ему морду и вернулась
к кормушке с сеном.. В этом году жеребилось около 20 кобыл, осталась одна –
Газли. И вот ее упустить нельзя было ни в коем случае.
Кобыле всего 2 года, ее привезли с ипподрома, куда конезавод
отправил ее на тренинг. В разгар тренировок обнаружили, что
у кобылы растет вымя. Считается, что половое созревание у
лошадей наступает после 1,5 лет, и некоторые конезаводы
после отъема жеребят от кобыл и до отправки на ипподром
содержат кобылок и жеребчиков в одном табуне. Но бывают и
скороспелые жеребята. Вот только редко у двухлетних кобыл
получается ожеребиться без проблем. По всем признакам Газли должна ожеребиться сегодня. Но у нее
уже вторую неделю все эти признаки в наличии. А мне ужасно
хотелось, чтобы все это поскорее закончилось. Так
получилось, что мы с Ленкой больше недели работали вдвоем.
Кто-то уволился, другие были в отпусках, а Марина с Гочей
вдруг решили пожениться и неожиданно объявили себя в
2-недельном отпуске. И это в самый разгар работы! Помимо
кормежки и чистки более 70 лошадей, обычной уборки конюшни,
проката и лечежки, добавилась еще пастьба, выжеребка и
случка. Мы, конечно, загружали работой прокатных детишек, но
вставали мы в 6, ложились за полночь, и ночью по очереди
дежурили. Наконец-то вышла на работу Катерина (она работала
с 6 до 15), и мы изменили наш график: я дежурила ночью, пока
хватало сил – часов до 3 утра, потом будила Ленку и не
вставала на утреннюю кормежку, а она шла спать после
завтрака. И вот снова ночь, я провожу очередной обход, останавливаюсь
у денника Газли – ничего. Чем заняться между обходами?
Читать – засну, в теннис одной не поиграть… я стала чинить
сбрую. Устроилась в кресле у теннисного стола рядом с
манежем, лошадям меня не видно, а я слышу все звуки в
конюшне. Ночь за ночью. Я успела зашить кучу недоуздков, а
Газли не желала разродиться. И вот снова, понимая, что
засыпаю уже на ходу, я бужу Ленку и ложусь спать. И конечно,
эта подлая кобыла начала жеребиться как только я заснула.
Лена надеялась, что все пройдет гладко и ей не придется меня
будить – не тут-то было! Глупая лошадь норовила лечь
задницей к стене, ее пришлось оттаскивать, чтобы жеребенку
было место появиться на свет. Мы вдвоем развернули кобылу и
стали наблюдать роды. Обычно сначала появляются ножки, на
них лежит морда жеребенка. Кобыла активно тужилась, а ни
ножек, ни морды… неужели жеребенок слишком крупный? И как
назло, шеф в отъезде, вернется только завтра, и нам надо
справляться самим. -- Ну, кто полезет? Хороший вопрос…. Наши знания родовспоможения при
неправильном положении жеребенка ограничивались рассказами
Джеймса Хэрриота. Но у меня все же был опыт вагинального
обследования козы, и я боялась меньше Ленки, поэтому полезла
я. В теплую воду добавили марганцовки, я вымыла правую руку
и намылила ее по плечо. Во-первых, я сразу замерзла. А
во-вторых, оказалось очень сложно улечься возле кобылы, не
испачкав руку. Об этом Хэрриот почему-то умолчал. И вот
хвост обмотан бинтом, кобыла обмыта, я устраиваюсь позади
нее и начинаю вводить руку ей во влагалище. Эта дура тут же
вскочила и начала бегать по деннику. В конце концов нам
удалось ее зафиксировать и мы начали снова. Меня трясло от
холода и паники. Я знала анатомию, но одно дело читать
книжки и смотреть на картинки, а другое – засунуть руку во
влагалище кобыле. Я даже не наблюдала этого никогда. Снова
развожу марганцовку и намыливаю руку. Ввожу кисть – кобыла
сильно тужится и приседает. Я боюсь, что она ляжет, когда
моя рука будет глубоко, и она просто сломает мне руку.
Спокойно. Она тоже боится. Чему быть, того не миновать.
Медленно продвигаю руку и нащупываю копытце. Одно копытце,
на нем мордочка, губы шевелятся! Снова потуга, мою руку
стискивает, но терпимо, морда жеребенка продвигается к
выходу, но после потуги возвращается обратно. Я не могу
найти второе копытце. Продвигаю руку дальше. Страшно.
Понимаю, что надо искать правую ножку. Снова потуга. Я стою
согнувшись (кобыла невысокая), мне неудобно и сложно держать
равновесие. Ноги устали. Я веду рукой вдоль шеи жеребенка. У
жеребят довольно длинные шеи, но это, кажется, жирафенок…
самое неприятное, что я не знаю, что искать. Но вот что-то
твердое. Сустав! Правая нога жеребенка согнута в запястье!
Дальше все получилось как-то на автопилоте. Сразу после
схватки быстро запихиваю руку как можно глубже, крепко
хватаю путо (скользкое) и разгибаю ножку. И тут же кобыла
тужится и головка оказывается снаружи. Только рожает Газли
стоя, жеребенок весит примерно 40кг, он длинный и мокрый, и
надо подхватить его на уровне груди… я поняла, что не
удержу, и просто постаралась смягчить ему падение. Развела
задние ноги – жеребчик. Мы вдвоем растерли его пучками сена.
Газли почему-то не захотела облизать отпрыска. В этом месте положен перекур. Надо еще убедиться, что
жеребенок поест и покакает, и вычистить денник. Вышел
послед. И вот уже маленькое длинноногое чудо пытается
встать. Гнедой, с большой белой звездой на морде, лобастый,
длинноногий…не с первой попытки, и не со второй, но встает.
Пошатываясь, озирает этот мир. А мамке его все на удивление
пофигу. Жует сено и не обращает на ребенка никакого
внимания. Мало того, когда он подходит к ней в поисках
вымени, она отодвигается, порой сбивая его с ног. Ну все проблемы в одной куче! Заставили кобылу подпустить
малыша, запихнули ему в рот сосок, потом, не дождавшись
отхождения мекония, сделали малышу клизму… Ну, кажется все.
Ленке уже нет смысла ложиться, а я, вся изломанная, тащусь
наверх и вырубаюсь.
Проснувшись, я пошла в
курилку, Катерина уже вовсю дымила, Ленка еще не пришла с
кухни. -- Как там Газли? – спрашиваю я Катю. -- А че ей, жрет как неделю некормленая. -- Ты что, дала ей овса? Ты с ума сошла! Ей же только сено
надо, она ж ожеребилась! -- Кто? -- Газли! -- Ты че, Лидок, переработалась? Пузатая эта дура, я первым
делом утром посмотрела! Видать, шефа дожидается! – со смехом
ответила Катерина. -- Кать, грешно смеяться над больными людьми, мы с ней 3
часа ночью прокорячились, я такого натерпелась, да Ленка
небось рассказала уже? -- Лидок, ты серьезно что ли? Да не ожеребилась она, иди
сама посмотри. Давай Ленку спросим – та как раз шла в
курилку – Лен, Газли ожеребилась? -- .....! Эта .... похоже издевается! Сколько можно не спать
из-за нее, я уж специально спускалась сейчас посмотреть, а
то обманет нас, как Мадонна. И чего ждет дуреха? Молозиво
уж который день капает. -- А Лида вот утверждает, что вы всю ночь у нее роды
принимали! -- Лидок, ты че? Тут я не выдержала и пошла вниз. Газли, с огромным брюхом,
спокойно жевала сено. Я не верила своим глазам. Не могло мне
все это присниться! Я помню каждую подробность, у меня до
сих пор болит рука и ноет все тело! Версия, что кобыла
как-то запихнула жеребенка обратно, казалась менее
невероятной. -- Ну что, убедилась? – Катерина с Ленкой ухахатывались надо
мной.
Долго еще мой сон был
темой для шуток. Вечером вернулся шеф (он тоже посмеялся) с ветеринаршей, на
следующий день должны были выйти на работу Марина с Гочей, и
нас с Ленкой погнали в отпуск. Газли ожеребилась через день
точно по приснившемуся мне сценарию, только нас с Ленкой не
было среди действующих лиц. У меня уже бывали такие
«настоящие» сны, но никогда они так не действовали на мое
физическое состояние.
Вот такое наваждение.
к содержанию
Золушка начала жеребиться после утренней кормежки. Чаще
лошади рожают ночью, но богатый опыт подсказал Золушке, что
после выжеребки её несколько дней будут держать на одном
сене, и она решила сначала хорошенько поесть. К Золушке мы питали особые чувства. Спокойная, послушная, с
очень мягкими аллюрами, для большинства детишек она была
первой лошадью. И все мы, выросшие в этой конюшне, любили ее
и относились к ней с нежностью. И, конечно, переживали за
любимицу. Роды у кобыл проходят в два этапа. Сначала несколько сильных
потуг – и появляются передние копытца (если, конечно,
жеребенок идет правильно), потом перерыв несколько минут – и
кобыла снова начинает тужиться, рожая всего жеребенка. Мы стояли в проходе и наблюдали, как Золушка тужится, рожая
ножки. – Ни хрена себе! – это сказали мы хором, увидев копытца 48
размера. Вот почему бедняжка так долго тужилась – там,
похоже, слоненок! Золушка еще немного попыхтела и встала. Эта обжора решила
пожевать сена в перерыве между схватками. Разворачиваясь к
кормушке, она задела торчащими жеребячьими ножками стенку
денника – решетку из вертикально расположенных железных
прутьев в палец толщиной. – Дрррррыннннь! – загудела решетка. Золушка прислушалась. Ей стало интересно, откуда раздался
такой звук. Она развернулась в прежнее положение и снова
повернулась. – Дрррррыннннь! – кобыле понравилось! Она забыла про сено и
роды и стала кружиться в деннике, – дррррынннь, дррррынннь! Это конечно смешно, но она же может сломать жеребенку ножки!
И давно пора продолжать рожать! Ирища вошла в денник и взяла
Золушку за недоуздок, но кобыла не хотела останавливаться,
она тянулась задом к решетке, очарованная таинственными
звуками. Ирища посмотрела ей в глаза и, легонько постучав
кулаком по лбу, четко с расстановкой сказала: – Золушка! Прекрати валять дурака! Тебе надо рожать, а ты
ломаешь жеребенку ноги! Золушка остановилась. Выражение восторженного транса в ее
глазах сменилось растерянностью. – Где я? Что это со мной – говорил ее вид. И тут, будто вспомнив, она улеглась на опилки и продолжила
тужиться. Вскоре появилась огромная голова, мы боялись, что
могучие плечи застрянут, но Золушка справилась молодцом. И
вот уже здоровенный рыжий жеребенок, отфыркиваясь, трясет
головой. – Кобылка – с удивлением объявила Ирища, заглянув малышу
под хвост. Надо же, обычно такими крупными бывают жеребчики. А Золушка уже отпихивает Ирищу мордой, отстаивая свои права
на ребенка. Громко сопя и фыркая, она стала вылизывать
дочку, сначала лежа, потом встала для удобства, и тут же
родился послед. А новорожденной уже нетерпелось проявить
самостоятельность. Невозможно сдержать улыбку, глядя на это
чудо. Длинные ножки не слушаются и подкашиваются, но малыш
снова и снова пытается овладеть ими. И вот упорство
вознаграждено, и маленькая лошадка, широко расставив ноги, с
независимым видом озирает свой новый мир. Первый неуверенный
шажок, второй, – не падает! И медленно, но уверенно, малышка
двигается к материнскому вымени. Откуда они знают, где
искать? Знают! И вот уже жеребенок сосет молоко, а Золушка
то лижет его, то с гордостью посматривает на нас. Наевшись, малышка плюхнулась на опилки. Скоро она снова
встанет, но надо отдохнуть. А Золушка, будто что-то
вспомнив, повернулась задом к решетке и провела вдоль нее
крупом. Повернулась снова, оглядываясь на решетку. Тишина.
Какое разочарование. – Все, кобыла, кончилась музыка!
Это Золушка, только с другим
жеребенком. (про него у меня в запасе тоже есть история).
к содержанию
Шеф
никак не мог распродать полукровок и придумал устроить
что-то вроде аукциона. Под это дело привезли еще лошадей –
из конюшни, где обучают лошадок прыгать. Оказалось проблемой
их разместить, срочно пристроили несколько деревянных
денников, кое-как распихали, вот только с одним – Зайсаном –
вышла проблема. Очень рослый (примерно 170 в холке)
чистокровка, темно-рыжий, с широкой грудью и могучими литыми
мышцами, перекатывающимися под глянцевой шкурой. С ужасным
характером. Не то, что бы злой – задиристый хулиган, очень
эмоциональный, шумный, норовистый и наглый. Небольшой
деревянный денник Зайсан тут же разнес, пришлось поместить
его в основную конюшню. Он тут же поставил на уши всех
соседей – между денниками металлические решетки (чтобы
лошади видели друг друга и не скучали), так он стал с
воплями бросаться на решетки и всячески демонстрировать
своим соседям, тоже жеребцам, что он тут самый крутой. Те,
как истинные мужчины, повелись на слабо, и полконюшни стало
орать и прыгать на стены. Пришлось освободить для Зайсана
единственный изолированный денник. На нашу беду, в этом
деннике не было кормушки, и кормление превратилось в бой
быков. А еще надо было чистить Зайсана и каждый день
работать его, чтобы не застоялся. О том, чтобы чистить его
в проходе на растяжках не могло быть и речи: при виде других
лошадей в него вселялся дьявол, а в деннике это было просто
опасно. Ну просто заноза в заднице! Кое-как почистив его и
поседлав, вывели Зайсана во двор, закинули на него Катерину
и они пулей вылетели в ворота. Вернулись они через час,
Катерина совершенно вымотанная, а Зайсан – как огурчик. — Руки оторвал, всю дорогу воевали. Рот дубовый, мозгов
вообще нету. Хотя зачем ему, у него силы дофига. Этот дурдом продолжался 3 дня. Потом вышла на работу Ленка.
И мы радостно подсунули ей Зайсана! — Лен, нам тут такого конягу привезли! Чистокровка,
напрыганный — такой классный! Хочешь поработать его сегодня
вместо Катерины? Увидев рыжую махину, Ленка пришла в восторг и беззаботно
ворвалась к Зайсану в денник. — Какой красавец — завопила она, хлопая его по шее и плечу. Зайсан резко метнулся укусить Ленку и недоуменно щелкнул
зубами, получив кулаком по нижней челюсти. Реакции Ленки
можно позавидовать. — Да ты хулиган, да? Это здорово! Мне нравятся хулиганы —
продолжала орать Ленка. А Зайсан явно растерялся, и в его глазах засветился интерес
и уважение. Похоже, он встретил родственную душу! Ленка весело почистила его (Зайсан разве что не хрюкал от
удовольствия), поседлала и вывела во двор. С недоумением
отмахнувшись от предложения подержать лошадь и подсадить ее,
Ленка вспорхнула в седло и двинулась на гарцующем коне к
воротам, на ходу подтягивая подпруги и подгоняя стремена. Мы
застыли разинув рты. А Ленка привычно подобрала поводья,
похлопала Зайсана по могучей шее, тот радостно закивал
головой и они бодренько зашагали по тропинке в поле. Вернулись оба довольные, Ленка просто вопила от восторга: — Это такая машина! Первый раз на таком езжу! Вы знаете, как
он прыгает! Он обожает прыгать! Мы через такую канаву
перелетели – где ручей в Дубну впадает, там метра 4! И через
трубы в лесу – там же метра полтора высотой, никогда так
высоко не прыгала! А как выезжен классно, просто мыслями
управлять можно! Ты мой Зайка, рыженький, просто чудо что за
лошадка! Вот так Зайсан стал Зайкой. То, что Ленка в него влюбилась,
было естественно и понятно. Но любовь оказалась взаимной.
Зайсан, при виде своей возлюбленной, начинал громко верещать
и стучать копытом в железную дверь, а когда Ленка заходила к
нему, буквально лез целоваться. Это создавало некоторые проблемы. Мы все были девушки
звонкие, и считали излишним приближаться к тому, с кем
разговаривали – просто кричали друг другу из разных концов
конюшни. Если, к примеру, звонил телефон, и требовалось
позвать Марину, зовущий не напрягался узнать, где Марина
находится (иногда она была у него за спиной), и по зданию со
звонким эхом (акустика классная) раскатывался вопль «МАРИИИИН!».
Денник Зайсана был расположен так, что он видел кормокухню,
лестницу на второй этаж и часть коридора наверху, у входа на
кухню. Каждый раз, когда Ленка появлялась в его поле зрения,
он начинал во всю глотку орать, и говорить становилось
невозможно: все звуки перекрывало мощное ржание. Ленка перестала уезжать на выходные, чтобы не расставаться
со своим Зайкой, но, к сожалению, их роман длился недолго.
Зайсана успешно продали и вскоре увезли. Ленка сама завела
его в коневозку и рыдала у него на плече, пока ее не
вытащили из машины. Да, влюбляться лучше в
жеребцов-производителей, или в кобыл – они обычно до
старости живут на одном месте, но разве сердцу прикажешь…
к содержанию
Когда шеф сообщил, что к нам 3
раза в неделю будут ходить дети-инвалиды, мы совсем не обрадовались.
Нас было мало, работы – много, и лишняя никак не могла нас
обрадовать. Одно утешало: их родители сами собирались возиться со
своими детьми. Пришло несколько детей с ДЦП, от легкой формы, до
неумения передвигаться самостоятельно, и один мальчик – аутист.
Первое чудо случилось именно с этим мальчиком. Ему было лет семь и
он жил совсем в другом мире. Он не замечал людей, с ним занимались,
но привлечь его внимание стоило огромных усилий. Испуганный взгляд,
бегающие глазки и полное отсутствие. Его звали Антон, но вряд ли он
это понимал.
Мы бегом седлали самых спокойных лошадей. Сначала предполагалось
научить детишек держать равновесие верхом в седле на шагу, потом им
предстояло учиться ездить самостоятельно в седле и шагать без седла.
Морока предстояла неописуемая. Но шеф так решил, и мы могли лишь
поворчать в курилке.
Антона привели в конюшню, и он увидел лошадь. Первый раз его взгляд
замер. Золушку уже поседлали и собирались выводить из денника, но
Антон буквально бросился к ней, обнял и прижался к ее плечу. Он
стоял так и гладил ее. Его мама заплакала. А я расседлала лошадь и
отправила кого-то из наших детишек седлать другую. Было ясно, что
Антона от Золушки не оторвать. Шеф вызвался присмотреть за ними, а я
отправилась вести необычный прокат.
Дети были в восторге! Даже те, кто не мог сжать в руках повод.
Пришлось учить родителей водить лошадей в поводу. Первый сеанс был
недолгим, инвалиды отправились домой, пришла очередь кататься нашим
детишкам. Обычный прокат, потом дрессура детишек в конюшне
(расседлать лошадей, почистить сбрую, обтереть лошадок и т.д.), и
вот уже детишки отправились по домам. А Антон все стоял в обнимку с
Золушкой.
Кобыла терпеливо относилась к мальчику, передвигалась очень
осторожно, временами терлась о него мордой, как бы показывая свою
симпатию. Но предстояла кормежка, а лошади не любят, когда им мешают
есть. Надо было что-то делать.
Я вошла в денник и присела на корточки перед мальчиком. Погладила
Золушку, достала из кармана кусочек сахара и протянула ей на ладони.
Лошадь не заставила себя уговаривать. Губы у нее мягкие и теплые,
она бы и из кулака у меня достала сахар, не задев зубами пальцы. Я
достала еще кусочек. Лошади эта игра явно понравилась.
— Золушка любит сахар. Хочешь ее угостить?
Антон протянул ладошку. Его мама и шеф перестали дышать. Я вложила в
маленькую ладошку сахар, Золушка тут же его слизнула, благодарно
фыркнув. Мальчик уткнулся лицом в ее плечо, потом снова протянул мне
ладошку. Так мы скормили все мои карманные запасы. Потом я взяла
ребенка за руку
— Антон, лошадки проголодались, сейчас они будут кушать, а потом –
спать. Золушка хочет кушать. А ты хочешь кушать?
— Хочу кушать — тихо ответил мальчик, глядя мимо меня.
— Ты сейчас иди домой, покушай и ложись спать, ладно? А завтра
приходи снова.
Антон оторвался от Золушки и пошел к маме.
— Домой — пробормотал он, нервно перетаптываясь. Мама взяла его за
руку, и они ушли.
Мне было 17, возраст, когда
начинаешь познавать жизнь, постоянно делаешь открытия и сокрушаешься
несовершенством мира. Некоторые чувства пугают, боишься показаться
смешной, сентиментальность маскируется бравадой, любопытство –
безразличием, робость – громким смехом. Но среди таких же, как я,
скрывать особо было нечего, и вечером, на кухне и в курилке, мы
долго обсуждали прошедший день. Никто из нас раньше не встречался с
аутистами, и было интересно, что творится в этой закрытой от нас
головке, как он видит мир и как сможет с ним ужиться.
На следующий день Антона
привезли прямо с утра. Он безошибочно, словно магнитом притянулся к
деннику Золушки и стал трясти дверь в каком-то исступлении. Я хотела
показать ему, как открывается запор, но не смогла привлечь его
внимание. Ему была нужна Золушка, и он не замечал ничего вокруг.
Оказавшись рядом со своей любимицей, он прижался к ней, как и вчера,
и, похоже, решил простоять так весь день. Шеф сказал «пусть стоит,
присматривайте за ним» - и уехал. Но я же максималистка, я не
принимала пассивного лечения, я начала действовать! Антон уже
скормил Золушке свои сахарные запасы, когда я вошла в денник со
щеткой и скребком. Я стала чистить лошадь и при этом разговаривать с
Антоном, но он как будто не замечал меня. Тогда я присела на
корточки, развернула мальчика к себе и медленно и четко сказала:
— Антон, Золушку надо почистить. Давай вместе чистить ее.
Это оказалось просто. Я надела щетку ему на руку, в другую вложила
скребок и стала водить его рукой по боку лошади. Скоро он уже
справлялся сам. Мы вычистили по очереди оба бока, шею, грудь, и даже
ноги. После чего (о чудо!) мальчик попросил пить. Я взяла его за
руку и отвела на кухню, показала, где питьевая вода и чашки, и он
сам налил себе попить. Это казалось нереальным: ребенок вроде бы не
замечал ничего вокруг, но вполне справлялся с простыми задачами, не
реагировал на речь, но информацию как-то принимал и запоминал. На
обратном пути я научила его отпирать денник и объяснила, что когда
уходишь, дверь надо запирать. Мне казалось, что я говорю в пустоту,
но Антон все понял и каждый раз старательно запирал дверь.
Так у Золушки появился самый верный поклонник. Каждый день он
скармливал ей горы сахара, чистил ее, расчесывал гриву и даже
научился расчищать крючком передние копыта. Мы не придумали, чему
еще научить его, и все остальное время он просто стоял в обнимку с
лошадью. Вскоре мы перестали за него опасаться и спокойно оставляли
наедине с Золушкой. Езда верхом его совсем не привлекла, он
беспокоился и норовил слезть на ходу, но скоро научился отпускать
Золушку покатать кого-нибудь другого. Я пробовала катать его,
посадив перед собой – это ему тоже не понравилось. Как тень, он тихо
появлялся на кухне, наливал себе попить или просил поесть. Мама его
заливалась слезами и рассказывала нам, что никогда еще ее мальчик не
был таким, он стал разговаривать с ней и даже улыбаться, научился
делать теплую воду в кране и еще многое другое.
Прошел месяц. За это время Антон запомнил по именам всех сотрудников
и детишек, и даже лошадей в основной конюшне, ему доверяли помогать
ставить табун, он знал, где какая лошадь стоит, и тщательно запирал
денники. Он никак не реагировал на похвалу, но мы догадывались, что
он понимает ее и старались почаще его хвалить. Вскоре его родители
купили дом в деревне и завели спокойную лошадь, заезженную в
оглобли. Антон с удовольствием перенес на нее свое внимание и его
перестали привозить к нам в конюшню. Мы больше не слышали о нем,
хотя порой вспоминали этого мальчика из другого мира. И еще Золушка,
казалось, по нему скучала.
Дети шумно обсуждали новости, а
я делала вид, что постоянно общаюсь с инвалидами и ДЦПшник на лошади
для меня обычное дело. Но на самом деле я совершенно не знала, как
себя с ними вести. Ну не учат у нас в школе подобной этике.
Остальные девчонки тоже этого не знали и не рвались работать с
инвалидами. Я решила, что правильным будет вести себя с ними как со
здоровыми детьми, и требовать с них, соответственно, так же. Шеф с
легкостью вручил мне бразды правления в работе с этими детьми, и я
начала действовать. Первым делом я построила всю ораву вместе с
родителями перед собой и объяснила правила поведения и безопасности
в конюшне, пообещав безжалостно выгнать любого, кто их нарушит, в
том числе родителей. Итак, работа пошла. Халява закончилась после
первого же проката. Детям вменялось самим чистить и седлать своих
лошадей, а родителям – не суетиться и помогать детям. Я прикрепила к
каждому по опытной детишке, чтобы те показали им, что и как
делается, а сама расхаживала по конюшне с видом начальника на
объекте.
На прокате воспитательная работа продолжилась. Выяснив, кто из детей
готов учиться ездить самостоятельно, а кто еще боится, я
распределила лошадей и со смельчаками стала работать индивидуально
на корде, в то время как остальных водили в поводу родители. Двое
детишек оказались такими проблемными, что их приходилось
придерживать на лошади, и с ними ходили по двое. С детьми работать
оказалось проще, чем с их родителями. Видимо, мой юный возраст не
вызывал у последних должного уважения. Пришлось дрессировать
взрослых.
— Вперед смотреть, а не по сторонам! Руками не размахиваем!
Родители! Потом пообщаетесь, сейчас отстраню от проката тех, кто
болтает! Дистанцию держим! Дети, прямо сидим, не сутулимся, как на
параде едем, как будто весь город на вас смотрит!
Родители поначалу относились к занятиям как к отдыху и пытались
игнорировать мои замечания. Не на такую напали! Нарушители мигом
были избавлены от лошадей и выгнаны с круга. Привыкшие ходить по
инстанциям и требовать льготы, они помчались жаловаться шефу и
привели его разбираться со мной на круг. Шеф попытался изобразить
возмущение:
— Что ты себе позволяешь?
— Что я позволяю? Здесь не детский сад! Я отвечаю за безопасность
этих людей, причем совершенно бесплатно! А они игнорируют мои
требования и подвергают опасности себя и детей, причем больных
детей, которые не смогут увернуться от копыт или правильно упасть! И
я не буду выбирать выражения, когда речь идет о жизни детей!
Шефу моя речь явно понравилась, он подмигнул мне, а повернувшись к
родителям, пожал плечами и пригласил их к выходу:
— Она права, не будем ее отвлекать от работы.
Да, не такого результата ожидали жалобщики. Через некоторое время
они прислали делегата с просьбой продолжить занятия.
— Ваши лошади уже заняты! Приходите в следующий раз. И чтобы у всех
были сапоги, в кроссовках не пущу!
Родители дулись на меня, но недолго. Все-таки я очень старалась, и
дети не хотели бросать занятия несмотря на мое безжалостное
обращение с ними.
С теми, кто решил учиться ездить, тоже оказалось куча проблем. Они
не могли как следует сжать в руках повод (тут мы нашли выход –
подобрали толстые поводья), ногу положено держать пяткой вниз,
носком вверх – у них так не получалось, движения, легко выходящие у
здоровых детей, у этих требовали больших усилий. Но мы работали.
Здесь не случилось быстрого чуда, но глазки у детей горели и они
старались.
Трудно было с ними работать. Дети не умели общаться, часть из них не
видно было из-под комплексов, другие просто до неприличия
избалованы. Я вообще не церемонилась с детишками (непонятно только,
почему они меня любили), и для инвалидов не делала исключений. Я
хвалила за успехи и тут же поднимала планку выше. Часть ребят сразу
начали делать успехи. Но были и такие, которые, казалось, хотели
всему миру доказать свою убогость – вот этим от меня доставалось по
полной.
— Ну, мы плакать будем или работать?
— Я не могу!
— Это импотенты не могут, а ты и не пытаешься! Не хочешь учиться —
марш домой в кроватку, оставайся беспомощным колченогим паразитом!
(ох, как обидно. Я понимала, что зашкалила, но отступать было
нельзя)
— У меня ТАКИЕ ноги!
— Да мне плевать, какие у тебя ноги! Пусть хоть голова из жопы
растет, но сидеть нужно прямо, пятка под туловищем, а руки над
холкой! Поехали! Ну вот, все ты можешь, если захочешь! Молодец!
Разрешаю хотеть больше! Бросить стремена, взять стремена…
Скоро некоторые уже ездили в
общей смене, и даже без седла. Мальчик, который поначалу не мог сам
передвигаться, стал вприпрыжку бегать вылавливать в табуне свою
лошадь, другие дети подсаживали его и он возвращался в конюшню
верхом. Улучшение состояния детей было столь явным, что вернулись
те, кто в самом начале не выдержав моего деспотизма ушел, хлопнув
дверью. Занятия с инвалидами стали привычными, отработалась их
схема, и другие сотрудники разделили со мной эту работу. Теперь у
нас часто бывали на ужин пироги, варенье и прочие лакомства от
благодарных родителей (от денег мы, идейные максималистки,
возмущенно отказались). Я очень зауважала этих людей, которые
самоотверженно и терпеливо возились с детьми, впряглись в работу по
конюшне, были готовы на все, чтобы их дети чувствовали себя лучше.
Слабаки отсеялись, а те, кто остались, прыгали выше головы, стараясь
выполнить мои задания. А я специально задирала планку повыше, ведь
детям-инвалидам и в жизни посложнее приходится, чем здоровым. Еще
меня удивило, как хорошо наши дети отнеслись к инвалидам. Совершенно
без напряга, как будто не замечая их пороков.
Я знаю, что есть специальные
разработки и статьи по иппотерапии. Я не читала их. Я просто знаю,
что лошадь – необыкновенное животное, рядом с ней люди раскрываются,
познают себя, становятся лучше. То, что улучшается здоровье – это я
прочувствовала на себе, начав заниматься в конюшне (совсем перестала
болеть, приходилось как всем ходить в школу). В трудные времена,
когда казалось, что вот он – предел сил, и физических, и душевных,
достаточно было поездить верхом или просто погладить лошадь – и силы
возвращались. Но в том, что происходило с детишками-инвалидами, было
просто что-то магическое, легко принятое, но так и не понятое мной.
Кое-кого из тех детишек, уже
взрослыми, я встречала в городе не так давно. Одну девушку – с
детской коляской. Очень приятно было, что они узнавали меня и
здоровались.
к содержанию
Жеребята, как дети, каждый со своим характером. Есть заводилы,
есть повторюшки, а есть серьезные и задумчивые. Одни ласковые,
другие злючки, одни послушные, другие – страшные забияки. Это
потом накладываются условия содержания, воспитание, а годовалые
стригунки – такие, какими создала их природа. Годовичкам следует побольше двигаться, и мы старались по
возможности содержать их в загоне. Небольшой табун жеребчиков,
голов шесть-семь, постоянно скакал и резвился на улице. Жеребят
заводили в конюшню только на кормежку. Мы называли их загон
детским садом. Забавно было наблюдать, как складываются
отношения в маленьком коллективе. Взлет – ярко выраженный лидер. Ему подчинялись все остальные.
Все бы хорошо, но этот рыжий, с широкой белой полосой на морде,
был таким заводным и наглым, что ставить весь табунок в конюшню
было крайне сложно. Мало того, что он каждый раз терял
недоуздок, он и с остальных стаскивал сбрую зубами. И прежде чем
начать ставить лошадок, приходилось долго бродить по загону в
поиске недоуздков. А потом действие проходило так: отлавливаешь
жеребенка (а Взлет при этом гонял остальных от выхода),
приоткрываешь створку ворот, осторожно, чтобы не выскочили
остальные, выводишь лошадку (Взлет при этом кусает тебя и
пытается распахнуть створку пошире), и сразу закрываешь воротину.
Хорошо бы, конечно, первым увезти именно Взлета, тогда остальные
тихо столпятся у выхода, но поди его поймай! Бизнес – лучший друг Взлета, они родились в соседних денниках,
их мамки всегда держались вместе, и мальчишки, конечно, всегда
ходили парой. Гнедой, тонкокостный, изящный красавец. Старался
во всем подражать своему другу, а без него просто не знал, как
себя вести. Звездочет – рыжий, со смешным пятном на носу, очень подвижный
сорванец, но послушный и ласковый (как, впрочем, и все Золушкины
жеребята). Из этой компании он больше всех требовал внимания,
обожал чистку, позволял детишкам садиться на себя верхом, но при
этом не забывал их кусать. Заммис – темно-рыжий полукровка, был немножко себе на уме. Вроде
бы резвился вместе со всеми, но при этом всегда был сам по себе. А вот серый Земфир был особенным. Месяца в 4-5 он зацепился
кольцом недоуздка за железный прут в кормушке для сена,
испугался, заметался и повис на недоуздке. Когда удалось его
освободить, голова у малыша распухла, огромный язык торчал изо
рта. Сосать он не мог, и несколько дней его кормили через трубку
сцеженным молоком, потом долго еще поили из миски кашей из
молока и отрубей. Отек прошел, но видимо был защемлен какой-то
нерв, потому что голова торчала немного боком, и губы у
жеребенка болтались, плохо слушаясь его. Есть самостоятельно он
научился только несколько месяцев спустя. Возможно, на нем так
сказался стресс, но жеребенок стал много болеть. Лекарства,
уколы…. Земфир настолько привык, что с ним возятся люди, что
позволял проводить с собой любые манипуляции. А вот с другими
жеребятами отношения у него не ладились. Его постоянно гоняли и
обижали. Были в этой компании и другие жеребята, но сейчас я их уже не
вспомню.
Накормить в одиночку 70 лошадей – дело непростое. Каждой
принести ведро с водой, а иным и по два, каждой своя порция
запаренного овса с комбикормом, потом развезти по конюшне тюки с
сеном и раскидать его по кормушкам. Потом запарить овес к
следующий кормежке, подмести конюшню и полечить тех, кто
поранился или заболел. А летом еще добавлялась работа: ставить и
выпускать табун. И вместо сена большинству давали «зеленку» -
свежескошенную траву. И вот перед вечерней кормежкой обычный
цирк: Взлет гоняет жеребят по загону, а я отлавливаю их и отвожу
в конюшню. Конечно, все без недоуздков, и мне приходится
разыскивать их в песке. Наконец, все кроме Взлета в конюшне,
зато он нынче так разрезвился, ни за что не желает идти в руки.
— Какого черта! Мне еще пахать и пахать, а тут тратить столько
сил и времени на одного сорванца! — Я швырнула в него недоуздком
и пошла поить лошадей.
Жеребячий загон находился у входа в дальнюю, «гаражную» конюшню,
и я раз за разом проносила мимо Взлета ведра с водой. До
жеребенка дошло, что началась кормежка, а он – на улице! Напоив
дальнюю конюшню, я стала носить туда ведра с овсом. Вот тут
страдания юного Взлета стали совершенно невыносимыми. Он
встречал мое появление громким ржанием, налегал на ворота,
буквально стонал и плакал. Потом я перестала появляться – поила
основную конюшню. Когда я решила, что Взлет достаточно наказан,
и пришла за ним, он стоял у ворот загона с недоуздком в зубах!
— Ну что, испугался? — приговаривала я, застегивая недоуздок, —
Ладно, прощаю! Но в другой раз голодным останешься за такое
поведение.
Жеребята летом и ночевали на улице, «зеленку» выдавали им прямо
в загон. Когда я подмела и закрыла гаражную конюшню, было уже
совсем темно. Жеребчики мирно дремали в загоне вокруг кучи
травы.
Утром я
отсыпалась, а лошадей кормили Катерина и Гоча. Обычно я
вставала, когда кормежка уже заканчивалась и сотрудники
собирались на кухне завтракать. На этот раз Гоча порадовал нас
веселой историей о том, как он ставил жеребчиков.
— Захожу в детсад с намерением долго и печально разыскивать
недоуздки, а потом заняться утренней разминкой, состязаясь в
ловкости со Взлетом, и вдруг Взлет хватает зубами с земли
недоуздок и, распихивая остальных, подбегает ко мне. Вот это
номер, говорю, ай да молодец! Надеваю на него этот недоуздок, и
тут Бизнес, глядя на Взлета, тоже приносит в зубах недоуздок! Ну
я отпустил Взлета и стал упаковывать гнедого, а Взлет
занервничал, стал отталкивать от меня Бизнеса, потом заметался,
убежал, нашел еще недоуздок и тащит мне! Ну тут уж я похвалил
его, повесил недоуздок на ворота и отвел Взлета в конюшню. А он
прямо норовит впереди меня бежать к деннику. Что это с ним
случилось?
— Да я вечером отчаялась его поймать и оставила гулять, пока
остальных кормила. Слышали бы вы, как бедняга плакал.
— Ах вот оно что! Тебе повезло, что шеф не видел.
— А он видел, как раз приехал, когда я гаражную поила.
— И что?
— Ничего, спросил, почему не поставила рыжего, я объяснила.
Ладно, говорит, воспитывай, только не забудь потом накормить
его.
— Да-а, суровый Взлету воспитатель попался. Но смотри-ка, одного
урока хватило.
С тех
пор утро начиналось с команды «Взлет, апорт!», и даже шеф
выходил посмотреть на жеребенка с недоуздком в зубах. Но мы
пошли дальше: просто выпускали Взлета из загона и он сам
прибегал в свой денник. За такое прилежание его кормили первым.
Жеребята
растут быстро. Скоро их заездили – кончилось детство, потом
кого-то продали, кого-то отправили в тренинг на ипподром. Но с
двоими из этого табунка, Звездочетом и Заммисом, судьба
неожиданно свела меня снова. И были новые забавные истории.
Когда-нибудь обязательно и про это расскажу.
к содержанию
- Гоч,
жеребят уколешь?
- Конечно, Марин, только схожу пописаю.
- Ладно, только не увлекайся там особо.
Фраза «схожу пописаю» прозвучала недавно от одной из детишек, и так
привязалась к некоторым из нас, что без нее просто не обходился ни
один разговор.
- Ирища! – жажда деятельности не оставляла Марину - Пойдем,
подержишь своего Касика, попшикаем ему мокрецы.
- Щас, только схожу пописаю.
- У нас что, эпидемия? Лид, закончила с сеном? Оставь веник, Лёня
подметет. Сходи в аптечку, разведи реванол. И захвати ихтиолку, в
шкафу кончилась.
- Щас, только…
- Потом пописаешь! Лёнь! Ты что, уснул? Подмети конюшню, а то новый
год будешь с веником встречать!
Новый Год в конюшне. Здорово! На кухне уже готовится куча всяких
вкусностей, обалденный запах расползается по конюшне, перебивая
привычные ароматы.
Нечасто случается такая оживленная вечерняя кормежка. Обычно
справляются 2-3 человека, но это последняя кормежка в этом году, и
те, кто закончил работу днем, и даже те, у кого выходной, а так же
несколько гостей спустились помочь, чтобы поскорей закончить хлопоты
и начать пьянку.
Одно только может омрачить праздник: у двух кобыл, Гимназистки и
Генриетты, подошел срок жеребиться и они могут заняться этим в любой
момент. Хоть дорогой-любимый генсек и объявил в стране сухой закон,
мы вовсе не собирались соблюдать его в новогоднюю ночь. А принимать
роды в нетрезвом виде – не любят лошади пьяных, да и занятие это
слишком серьезное для хмельной головы. Еще хорошо, если все пройдет
быстро, но обе кобылы – первородки, и процесс может затянуться на
несколько часов – сами понимаете, это не то развлечение, которым
хочется заниматься в новогоднюю ночь. Было мнение не наливать мне
(как самой младшей, мне было 17), но это предложение не прошло: я
еще ни разу не видела родов у кобыл и толку от меня все равно
никакого.
Что ж,
коммунисты не боятся трудностей, они сами их себе создают! Праздник
в разгаре, старый год мы уже проводили, до курантов еще минут 20.
- Успеем покурить! – распорядилась Марина, - Гоч, ты идешь?
- Идите, я сейчас куриц вытащу из духовки и присоединюсь.
- Лёнь, сбегай кобыл посмотреть.
- Ну почему я?
- Потому что ты у нас самый сильный, самый ловкий и самый быстрый!
Под дружный хохот Лёня загрохотал вниз по железной лестнице.
Курилка – это не просто место для курения, это что-то вроде
кают-компании. Поэтому время курения никак не зависит от размера
сигареты.
- Так, без пяти, пора за стол. Куда Лёня-то задевался? Лидок,…
- Конечно, конечно, я ж тут самая сильная, самая ловкая и самая
быстрая – отправилась я на поиски Лёни.
- А еще самая юная и самая красивая! – услышала я вдогонку Гочин
голос и перекрывший его дружный хохот. Вот достанется ему сейчас от Марины.
Спустившись вниз, я сразу услышала сдавленное бормотание.
- Сволочь! Сволочь! Нашла время! Не могла потерпеть…
В деннике Гимназистки разыгрывалась драма: Леня застал кобылу в
начале родов, когда показались ножки жеребенка, и эти самые ножки
уже пьяный конюх пытался запихнуть обратно в кобылу, отчаянно
матерясь при этом. Я бегом помчалась наверх, в телевизоре уже вещал
Горбачев, а Гоча разливал шампанское. Куранты застали нас на
железной лестнице в конюшню.
Конечно, кобыле в помощь не нужно было столько народу, но не бросать
же дежурных работать одних, когда остальные веселятся и празднуют. К
тому же с нами было много гостей, которым жуть как хотелось
посмотреть, как рождается лошадь. Позже мне много раз приходилось
наблюдать выжеребку, но эта была самой многолюдной и веселой. Когда
малыш родился, надо было еще ждать, пока он встанет, поест, покакает
– в этом наша помощь обычно не требуется, нужно только
зафиксировать, что все в порядке. Мы притащили шампанское к деннику,
приспособили под столы крышки от бочек для овса, положив их на тюки
сена, на другие тюки расселись сами. Наконец-то отметили Новый год,
потом выпили за здоровье новорожденного, перебудили всех лошадей и
чуть не напоили шампанским новоиспеченную мамашу (ей хватило ума
отказаться). Напоследок всей толпой проведали Генриетту, рассуждая,
что если и она сейчас начнет рожать, надо будет и еду с кухни
принести, но добрая лошадь любезно согласилась подождать, пока все
проспятся.
Утро. Как
замечательно, что мне во вторую смену. Ненавижу рано вставать.
Поняв, что валяться больше не хочется, я накинула кофту на пижаму,
взяла зубную щетку и пошла умываться. Не ожидая никакого подвоха,
распахнула дверь в коридор и от неожиданности взвизгнула: мимо меня
промчалась здоровенная крыса, за ней – пятеро котят, а следом,
неторопливо, довольная собой, кошка Багира. Дожили! Ну я понимаю,
надо учить котят охотится, но почему на втором этаже?
Пью чай, сидя на кухне так, чтобы просматривался коридор. Ирища
сидит напротив, поедая сгущенку столовой ложкой из трехлитровой
банки.
- Ир, чайку налить?
- Не, не надо.
В коридоре котята неугомонно гоняют крысу, кошка бдительно следит,
чтобы крыса не улизнула со второго этажа. Вот из своей комнаты вышел
Лёня. Крепко зажав в кулаке зубную щетку, неуверенной походкой он
направился к кухне. Шел вроде ровно, но перед самой дверью вдруг
свернул и врезался лбом в косяк.
- Что, Лёнь, не смог выбрать, в какую из двух дверей войти? –
спросила Ирища
- Угу
- Это еще ничего. Еще бывает асфальтовая болезнь: идешь, никого не
трогаешь, и вдруг асфальт как вздыбится, как даст по морде!
У Лёни, похоже, не было сил ответить. Молча он стал чистить зубы. Я
перевела внимание на неутомимых котят. Но Лёня вдруг загородил мне
зрелище. С растерянным видом он озирался вокруг.
- Лёнь, что случилось?
- Мистика какая-то… зубная щетка… из руки… пропала… только что
держал ее…
Мы с Ирищей уставились на него. Потом посмотрели на раковину – и от
хохота повалились со стульев: зубная щетка торчала из банки с
ложками.
- Лёня, ты хоть помнишь, что вчера было?
- А?
- Лёнь, новый год наступил.
- А...
- Ты хоть оставил чего-нибудь полечиться?
- А? Нет... а у вас есть? - столько надежды в голосе
- Чай хочешь?
- ..... ..... ..... .... ... .... .... . Ладно, давайте чай.
Я вышла в
коридор. У стены под батареей валялась с виду дохлая крыса, дальше
по плинтусу пятеро спящих котят. Черная Багирка сидела рядом и
деловито умывалась.
Ирища вышла следом за мной и ткнула ногой крысу. Та шевельнулась, но
на большее у нее сил не хватило.
- Да-а, загоняли – Ирища пододвинула крысу к лестнице и мощным
пинком отправила ее вниз - Лид, я хочу Каспия до обеда поработать,
составишь компанию?
- На ком?
- Ну, возьми Гита. Этого толстяка надо гонять.
- С удовольствием! А что с Ритищей?
- Хочешь попробовать ее разбудить?
- Понятно. Пойду одеваться. Когда выгребаемся?
- Щас, я только пописаю…
Новый год.
Мой первый Новый Год не дома. У меня работа, лучше которой не
придумать, вокруг меня родственные души. Я просто везунчик!
к содержанию
|